Телохранитель Каина - Страница 20

* * *

Хамза и Лапутин уехали, Иван и Китайгородцев остались. Ивану было легче – с ним его собаки. Китайгородцев был один. Заметив, в каком он состоянии, Иван позвал Китайгородцева к столу, на котором до сих стояла еда.

– Давай-ка самогончика, – предложил Иван и ласково взял в руку бутылку с мутной жидкостью.

Китайгородцев с мрачным видом наблюдал за тем, как этой жидкостью наполняются стаканы. Иван неаккуратно звякнул стеклом о стекло. Китайгородцев будто очнулся, поднял на него глаза:

– Скажи мне, разве так бывает: человек что-то видел, а потом напрочь забыл?

– Сплошь и рядом! – уверенно сказал Иван.

– Да-а? – изумился Китайгородцев.

– Вот этот самогончик, к примеру, – встряхнул в руке Иван бутылку. – Ежели мы с тобой одну бутылочку накатим да другую – утром ни за что не вспомнишь, чего тут накануне было.

– Я не про самогон, – поморщился Китайгородцев.

– А это не важно. Ты спросил: может быть такое, чтоб не помнить ничего? Я тебе и отвечаю: может! А каким способом – это уже другая тема.

* * *

Китайгородцев проснулся среди ночи. Его мучила жажда. Вышел на веранду, где в ведрах стояла, как он помнил, вода. Здесь было холодно и на удивление светло. Он не сразу сообразил, что это из-за снега: за стеклами падали с неба почти невесомые белые хлопья. Китайгородцев заворожено смотрел на них.

«Я здесь по-другому как-то сплю, – вдруг подумал он. – Совсем не так, как в доме Лисицыных. Не так крепко. Не так беспробудно. Может быть, прав был Хамза, когда говорил про дурман-траву?»

* * *

Ржавая «Нива», на которой Лапутин и Китайгородцев приехали на карстовое озеро, оставалась здесь. Иван решил воспользоваться этим обстоятельством – предложил Китайгородцеву съездить в райцентр, где у него накопились какие-то дела. Тому неудобно было отказать.

В райцентр они поехали вместе. За руль сел Иван, Китайгородцеву с его ногой до сих пор было непросто управляться с педалями.

Первый снег долго не лежит, и тот, что выпал ночью, уже успел растаять, но во всем чувствовалась близкая зима. В выстуженном воздухе предметы обрели четкие очертания, лужи на разбитой дороге прихватило ледком, небо просветлело, отчего осенний сумрак под деревьями сам собой растворился.

Городишко был невелик. Центральную его улицу составляли одно– и двухэтажные дома дореволюционной еще постройки. Некоторые вросли в землю настолько, что можно было без труда заглядывать в их окна.

Отделение Сбербанка, в которое приехал Иван, выбивалось из общего ряда: новехонький красный кирпич, зеркальное остекление, парковка выложена фигурной плиткой. Здание Дома культуры, расположившееся рядом, не выдерживало сравнения: штукатурка осыпалась, а листовое железо на крыше поржавело донельзя.

– Я быстро, – сказал Иван.

Вышел из машины и зашагал неспешно, вертя головой по сторонам – как человек из глубинки, редко выбирающийся в город.

Китайгородцев тоже из машины вышел – пройтись. Хромал, опираясь на палку. Две девушки, которые шли навстречу, посмотрели на него с сочувствием. Чтобы не видеть этих взглядов, Китайгородцев отвел глаза, будто заинтересовался тем, что на афише было написано. Дом культуры оказался местом бойким. Судя по афише, местным жителям практически ежедневно предлагалось посетить какое-нибудь мероприятие. Почти всегда это были либо киносеанс, либо дискотека – они чередовались через день. В анонсе каждодневных заурядных мероприятий крупным шрифтом и красной краской были выделены настоящие жемчужины культурной жизни города: встреча депутатов местного городского собрания с жителями, праздничный концерт по неизвестно какому поводу, выступление гипнотизера Иосифа Потемкина (город Москва)…

На фамилии этого Потемкина Китайгородцев взгляд даже не задержал, а потом и вовсе потерял к афише интерес, пошел было дальше и вдруг остановился.

Гипноз. Дурман. Дурман-трава. Дурман-гипноз.

Он вернулся к афише.

Иосиф Потемкин. Город Москва. Выступление состоится в субботу, двадцать восьмого числа, в двенадцать часов ноль-ноль минут. Сегодня какое число? Двадцать восьмое. Двенадцать тридцать на часах.

* * *

Касса была закрыта.

Вход в зрительный зал сторожила пожилая женщина, да и ее Китайгородцев обнаружил только тогда, когда уже вошел в зал. Женщина обернулась. Он с готовностью протянул ей пятьдесят рублей.

Людей было много. Китайгородцев не без труда отыскал поблизости свободное место.

Иосиф Потемкин оказался тщедушным дядечкой ростом едва ли метр семьдесят. Тощ, лысоват, сер и невыразителен почти во всем, кроме лица. Будь это не живой человек, а скульптура, можно было бы сказать, что лицо лепил талантливый мастер. Черты были четкими, глаза посажены глубоко, отчего казались совершенно черными, орлиный нос с горбинкой – тут никакой серости, при встрече мимо не пройдешь без того, чтобы не взглянуть попристальнее.

На сцене он был один, держался уверенно, фразы произносил решительно, но без жесткости, отчего создавалось впечатление, будто подобное не раз проделывал и ему можно доверять.

– А сейчас все вместе, – говорил Потемкин. – Весь зал. Сейчас каждый из вас, не поднимаясь на сцену, сможет тем не менее испытать на себе, что такое гипноз. Это уникальный шанс! Каждый – сможет! Чтобы это испытать – надо только мне довериться. У каждого получится! У каждого! Я обещаю вам, но вы должны сами этого хотеть. Сейчас расслабьтесь и обратитесь в слух. Вы слышите только меня. Я говорю – вы слушаете. Вытяните руки вперед. Выше! Не касайтесь впереди сидящих! Выше! Пальцы разведите. Шире. Шире! Еще шире! Вы чувствуете это напряжение. Необычное напряжение в руках. Напряжение. Руки притягиваются. Это магниты, они притягиваются друг к другу. Напряжение сильное. Руки тянутся. Сильно притягиваются. Смотрите, как они притягиваются!